Дальше случилось вот что. В Государственном Совете, когда обсуждалась эта мера, большинство выступило против. Спустя несколько дней должно было состояться новое заседание по этому вопросу. Специально к нему Мартенс срочно подготовил записку, в которой указывал, что такая мера поставит под удар международные обязательства России: ведь условием выдачи ей другими государствами политических преступников является обязательство гласного и беспристрастного суда над ними. В самую последнюю минуту, когда его начальник, министр иностранных дел Гирс, уже садился в карету, чтобы ехать в Совет, Мартенс вручил ему свой меморандум. И вот в общем собрании Совета Гирс встает и говорит, что просит позволения прочесть поданную ему Мартенсом записку, о которой, впрочем, сам еще не успел составить собственное мнение. Выслушав записку Мартенса, Государственный Совет решает дело отложить, передав вопрос для дальнейшего изучения в департамент законов. К концу заседания приезжает Победоносцев; узнав о результатах, приходит в ярость, рвет на себе остатки волос и, по-видимому, готов поносить бедного Мартенса, труд которого повлек за собой весь этот инцидент. Всё это происходит в понедельник, 26 января 1887 г.
В среду разъяренный император вызывает председателя Совета, своего дядю великого князя Михаила Николаевича, а в четверг – Гирса, и устраивает им головомойку. Дяде-председателю влетает за то, что он дозволил Гирсу читать записку Мартенса, притом что своего мнения у Гирса еще не было; Гирс же застает государя побелевшим от гнева и расхаживающим по комнате с трясущейся от бешенства нижней челюстью. В высшей степени раздраженным тоном государь заговорил о том, что произошло в Государственном совете: «Я уже через полчаса все узнал и никогда в жизни так не сердился. Даже брат, Владимир, приехал мне сообщить и говорил, что подобного скандала никогда еще в Государственном совете не было. Это заговор этой клики юристов, и ваш Мартенс в заговоре! Ему - строжайший выговор. Все эти судебные учреждения известно к чему клонят. У покойного отца хотели взять всякую власть и влияние в судебных вопросах. Вы не знаете, а я знаю, что это заговор, и вот когда мера должна была быть решенной, мера внутреннего порядка, министр иностранных дел все останавливает опять, чтобы спросить позволения Европы. Ну, если после этого пресса будет на министерство нападать, так и поделом. Вся Россия будет вас проклинать. Теперь дело передано в департаменты и затянется на месяц; я тут ничего не могу сделать».
На возражение министра, что не мог же он умолчать о замечаниях, сделанных официальным юрисконсультом, профессором международного права, и что именно он, министр иностранных дел, обязан стоять на страже внешних сношений с Европой, игнорировать которую как раз он и не вправе, что он не предвидел отложения дела на такой долгий срок, как это было решено министром юстиции Манассеиным и великим князем, председателем, государь ответил: «Манассеину ничего другого не оставалось делать, а великому князю Михаилу Николаевичу я намылил голову; он также пытается либеральничать и следовать этому направлению».
Гирс впоследствии рассказывал, что Его Величество был в состоянии такого бешенства, что мог бы разорвать человека на куски. Министр был уверен, что результатом этой сцены должна была быть его отставка. Сохраняя полное спокойствие, он говорил себе, что в конечном итоге лучше пасть жертвой служения принципу справедливости и верности своему долгу. Нимало не волнуясь, он выслушал бушевавшего государя до конца и затем сказал ему: «Ваше Величество, позвольте мне сказать два слова: я глубоко огорчен всем тем, что вы изволите мне говорить, но у меня и мысли не было сделать что-либо противное вашей воле; я думал и был убежден, что исполняю свой долг, и, признаюсь, не знаю, как бы я мог поступить иначе». В конце концов царь слегка поостыл и даже пригласил Гирса к завтраку, за которым, однако, сказал императрице: «Я вчера ни о чем другом думать и говорить не мог».
От статс-секретаря Половцова Александр III потребовал аннулировать заявление Гирса - Мартенса и вернуть дело из департамента в Общее собрание. Но Половцов, подобно Мартенсу, также был капитальным юридическим функционером, и не лыком шит. Он на свой лад постарался выхолостить эту меру насколько возможно. Между ним и царем состоялся следующий диалог.
Половцов: Да как же, государь, это сделать, когда согласно предложению великого князя единогласным постановлением Общего собрания дело возвращено в департамент для нового рассмотрения? Покуда учреждение существует, необходимо соблюдать установленный для него порядок.
Александр III: Но тогда дело замедлится.
Половцов: Вы знаете, государь, что я вообще не охотник до медленности, а в этом случае ее и нет повода опасаться, потому что от Гирса мнение уже получено и дело будет немедленно доложено в департаменте.
Александр III: Я уверен, что Мартенса подговорили на эту выходку и великого князя убедили те, которые говорили против министра юстиции – Стояновский, Пален, Набоков. [первый – один из «отцов» судебной реформы; остальные два – бывшие министры юстиции, причем последний – дед известного писателя. – AV]
Половцов: Сомневаюсь в том. Мартенс, сколько мне известно, с членами Совета никаких сношений не имеет, а относительно того, как сложилось убеждение в великом князе, могу рассказать Вам, что приехав к нему недели две тому назад, я услышал от него, что по этому делу он будет поддерживать министра юстиции, полагая, что его мнение согласно с Вашею волею, но вслед за тем, прочитав записку Мартенса от первой до последней буквы, великий князь сказал, что не разделяет мнения министра юстиции и не будет его поддерживать. Признаюсь, я со своей стороны нахожу, что этого разногласия весьма легко было избежать. О чем идет спор: о том, предоставить ли министру юстиции дискреционное право закрывать двери суда или в этих исключительных случаях всякий раз должно быть испрашиваемо высочайшее разрешение? Министр юстиции утверждает, что таких дел бывает не более одного или двух в год. Может ли быть какое-нибудь затруднение в том, чтобы в этих немногочисленных случаях испрашиваемо было Ваше, государь, разрешение, а между тем за Вашими подданными сохранилась бы драгоценная гарантия? Какие такие будут случаи, когда министр юстиции признает нужным закрывать двери суда? Или по общегосударственным политическим обстоятельствам, которые должны быть Вам известны, или вследствие какого-нибудь ходатайства властных в Петербурге лиц, желающих скрыть проделки проворовавшегося племянника или тестя? Но, государь, если будет известно, что о всяком таком ходатайстве будет доведено до Вашего сведения, то и ходатайств этих будет несравненно меньше. Я бы, государь, на Вашем месте не согласился бы ни с тем ни с другим мнением, а решил бы дело так, - что на всякий непредвиденный в законах случай закрытия дверей заседания министр юстиции испрашивает высочайшего разрешения.
Компромисс, предложенный Половцовым, поколебал решительность императора. Хотя Гирс после нахлобучки далее настаивать на точки зрения Мартенса уже боялся, а мнения большинства и меньшинства Совета были оперативно переданы на высочайшее утверждение, царь еще несколько дней раздумывал, прежде чем всё-таки утвердить реакционное мнение меньшинства. Это было им сделано 12 февраля. По совпадению, через две с половиной недели был раскрыт народовольческий заговор с целью его убийства – душою заговора был, как известно, Александр Ульянов (дело 1 марта 1887 г.). Так что ленинский брат и его подельники (в числе которых был и старший брат Пилсудского Бронислав) оказались первыми, кого судили в закрытом заседании по новому закону, против которого так смело, рискуя карьерой и чуть не доведя государя до инфаркта, выступил Мартенс. Любопытно, что одним из судей на процессе был харизматичный московский городской голова Н. А. Алексеев – двоюродный брат Станиславского (они были очень дружны). Через несколько лет Алексеев будет убит сумасшедшим в здании московской городской Думы (советским людям хорошо известном как музей Ленина вблизи Красной площади). Но это к слову.
Удивительно, но на карьере Мартенса столь жаркий инцидент, кажется, ничуть не сказался – уже в апреле Александр III утвердил его, по представлению Половцова, членом РИО, на заседаниях которого он и встречался регулярно с государем в узком кругу избранных.