Отсюда видно, что нынешние комми остаются верны принципам столетней давности и заветам своего родоначальника, уничтожившего в России суд присяжных. (Это на заметку всем, кто думает, будто «коммунисты уже другие»). Но тут вот какой вопрос возникает: вообще, не странно ли, что изначальные большевики были против суда присяжных? С точки зрения идеологической ситуация выглядит действительно странновато. Ведь «суд улицы» - это идея, которая как будто бы сродни представлениям марксистских фанатиков о том, как должно управляться государство (каждая кухарка может с этим справиться, власть осуществляется непосредственно трудящимися и т.п. – см. ленинский опус «Государство и революция» и другие тексты в том же роде). А отсюда вытекает, что среди всех установлений «старого порядка» наиболее (а может быть, и единственно) приемлемым для «строителей нового мира» должен был оказаться как раз суд присяжных. Однако его моментально сломали – вместо того чтобы приспособить для своих нужд.
Конечно, на примере обсуждения в ГосДуме отлично видно коммунистическое лицемерие – вроде бы всё время порываются говорить от имени простого народа, но сами же в его способности нисколько не верят; и недаром президентский представитель Гарри Минх охотно этим пользуется и срезает Синельщикова, говоря: «Я тогда на вашем месте отказался бы от выборов, потому что как можно доверять домохозяйкам, пенсионерам, чуть ли не голодранцам, если следовать вашей логике». Но вопрос относительно мотивации большевиков 100-летней давности (которые рассуждать с Минхом долго бы не стали, а просто шлепнули бы его) всё-таки остаётся.
Вообще, у нас не обращают должного внимания на то обстоятельство, что разрыв с прежней Россией был особенно глубок именно в области судебно-правовой. Чтобы ощутить его глубину, попытайтесь припомнить хотя бы один случай перехода «царского» судьи в советские: лично у меня не получилось. Впрочем, я допускаю, что в каком-то мизерном количестве такие уникумы и встречались, но сама их исключительность о многом говорит. Между тем, в иных сферах деятельности мы видим довольно примеров того, как «бывших» принимали на службу к красным: немало советских военачальников вышло из «царских» офицеров, были дипломаты того же происхождения (начиная с самого Чичерина) и т.д. А вот судей не удаётся вспомнить ни одного. Возможно, в этом есть своя закономерность: ведь именно в этой области либеральными реформаторами Р.И. был совершен крупнейший «прорыв в будущее», поскольку судебная реформа (1864) была, по общему признанию, самой радикальной и, arguably, самой успешной среди Великих реформ. Но это означает, что её наследие должно было оказаться наиболее чуждым и неудобным для революции, которая, напротив, представляла собой цивилизационный срыв, провал в архаику, пусть и замаскированную левой идеологией с её фальшивым и напускным «прогрессизмом».