К юбилею Чеки

Ну вот-с, государи мои – загодя поздравил любимую организацию с наступающим юбилеем, отметив хотя и не все, но многие из ее заслуг перед государством и правом. Писалось с настроением одного конферансье, который, отсидев сколько-то лет в лагерях, в период оттепели был приглашен на Лубянку вести концерт. Выходит он, значит, на сцену и говорит: «Наконец-то сбылась моя мечта: я стою, а вы все сидите…».

Получилось, как мне кажется, достаточно душевно.

Оригинальный текст (потому что пейволл не дает прочесть даже автору):

"Существует свидетельство, что когда в 1960 году на собрании в КГБ один из его участников вдруг заговорил с трибуны о «славных чекистских традициях», то не кто-нибудь, а сам председатель КГБ А.Н.Шелепин строго его оборвал. «Какие традиции? — произнес он. — Кровавые традиции ЧК осуждают на съездах партии!»

Подобная «самокритика» была следствием разоблачения сталинских преступлений, творимых руками госбезопасности. Но вот прошло почти 60 лет, и теперь о «славных традициях» можно говорить с той же самой трибуны совершенно невозбранно – никто не оборвет. Напротив, речь будет встречена аплодисментами.

Советская власть с самого начала вырыла глубокую пропасть между собой и русским прошлым, однако в случае с органами государственной безопасности эта пропасть была совершенно непроходимой. Если в других сферах государственной деятельности абстрактный профессионализм еще ценился (известное число офицеров царской армии было принято на службу в РККА), то в сфере госбезопасности дело обстояло совершенно иначе. Лица, служившие в Корпусе жандармов или охранных отделениях, никаких шансов продолжить карьеру на совслужбе не имели. Не известно ни одного случая, чтобы они оказались на работе в органах ЧК-ОГПУ-НКВД-МГБ. Работа в политической полиции царского времени была в стране Советов черной меткой, безусловно криминализирующим фактором. В годы Гражданской войны расстрелу подлежали даже нижние чины царской полиции, просто по факту принадлежности к ней, а за уцелевшими чекисты продолжали охотиться еще и в 40-х годах. Таким образом, в этой сфере разрыв между «советским» и «царским» носил беспрецедентно глубокий, непреодолимый характер.

Это продолжает сильно сказываться до сих пор. Из всех спецслужб – наследниц КГБ – только ФСО, чья деятельность носит наиболее аполитичный характер, производит себя от дореволюционных спецслужб. Что же касается ФСБ и СВР, то даже беглый анализ их сайтов показывает, что они возводят свою родословную к ЧК и только к ЧК, а культ Дзержинского в них процветает. Более того, этой родословной они очень гордятся. Там не найдешь упоминаний о ведущей роли ЧК и лично Дзержинского в Красном терроре, число жертв которого исчислялось как минимум шестизначной цифрой. А эмблему ФСБ, где заимствованные у ВЧК щит и меч сочетаются с двухглавым орлом и царской короной, иначе как насмешкой над историей не назовешь: ведь истребление членов Дома Романовых в 1918 г. происходило при ближайшем участии ЧК.

Одним из ярких отличий ЧК от царской полиции была организация покушений, политических убийств. Когда незадолго до революции в правительственных кругах мелькнула мысль о физическом устранении Распутина, ее отринули как невозможную: как выразился бывший директор Департамента полиции Белецкий, «правительство не может становиться на путь мафии». «Организация убийства совершенно не соответствовала нравам русской полиции», - заметил по этому поводу биограф Николая II С.С.Ольденбург. У полиции советской таких сдержек не было, и убийства из-за угла она практиковала совершенно бестрепетно: Шелепин, на словах не одобрявший кровавых традиций чекизма, секретно наградил орденом Б. Сташинского, который по заданию партии убил в Мюнхене лидеров украинских националистов, Бандеру и Ребета.

Когда в декабре 1993 г. Министерство безопасности было преобразовано в Федеральную службу контрразведки (ФСК), то президент Ельцин в своем указе с пафосом написал: «Система органов ВЧК-ОГПУ-НКВД-НКГБ-МГБ-КГБ-МБ оказалась нереформируемой. Предпринимаемые в последние годы попытки реорганизации носили в основном внешний, косметический характер… Система политического сыска законсервирована и легко может быть воссоздана». Ельцин как в воду глядел – более того, сам же безотлагательно принялся за реставрацию этой системы. Уже в 1995 г. создается ФСБ, а день 20 декабря официально становится Днем работников органов государственной безопасности. Спустя два года в речи, произнесенной в связи 80-летия ЧК, Ельцин прямо кается и признает, что «в разоблачении преступлений органов безопасности мы чуть было не перегнули палку». Начинается реабилитация и героизация чекизма, с тех пор идущая нарастающим темпом 20 лет. Ответственность за беспримерные репрессии все больше переносится с «органов» на компартию или государство вообще.

Между тем, спор о том, кто более ответственен за террор – партия или органы – никакого смысла не имеет: это примерно то же, что спорить, кто отвечает за убийство - голова преступника или его рука. Все они являлись частью интегрального феномена под названием «большевизм». Миф о том, будто в годы Большого террора органы безопасности встали над партией, придуман Хрущевым с вполне понятной целью – обелить компартию, изобразить ее жертвой, а не виновником произошедшего. В действительности же большевистская партия, олицетворяемая Сталиным и узким кругом приближенных к нему «младших вождей», инициировала и строго контролировала процесс репрессий. Она была неотделима от своих «органов». Ленин говорил, что «хороший коммунист в то же время есть и хороший чекист», а член ЦКК С.И. Гусев на XIV съезде ВКП(б) напомнил: «Ленин нас когда-то учил, что каждый член партии должен быть агентом ЧК, т. е. смотреть и доносить… Если мы от чего-либо страдаем, то это не от доносительства, а от недоносительства».

Ранний большевизм с максимальной откровенностью декларировал свою антиправовую природу. Выступая 4 ноября 1929 г. в Институте советского строительства и права, Л. Каганович говорил: «Мы отвергаем понятие правового государства. Если человек, претендующий на звание марксиста, говорит всерьез о правовом государстве и тем более применяет понятие "правового государства" к советскому государству, то это значит, что он идет на поводу буржуазных юристов, это значит, что он отходит от марксистско-ленинского учения о государстве».

В соответствии с этим советская власть поначалу вовсе «не заморачивалась» правовыми формальностями и предрассудками: так, Коллегия ОГПУ, существовавшая с 1923 по 1934 год, приговаривала людей к расстрелу во внесудебном порядке. Однако со временем потребовалось больше декорума. Переход советского режима от сплошных и массовых репрессий к точечным привел к ликвидации в 1953 г. последнего внесудебного карательного органа – Особого совещания при НКВД: методы поменялись. Впрочем, и в поздний советский период решения судов по политическим делам предопределялись руководством страны (как, например, по делу морского офицера В.М.Саблина, приговоренного к смерти брежневским Политбюро). Судебной власти в нормальном смысле слова в Советском Союзе так и не возникло.

Имитационная сущность советского режима, использовавшего нормы права для обмана и дезориентации, ярко проявилась в полном названии КГБ: Комитет государственной безопасности при Совете Министров СССР. Между тем, Совет Министров Комитетом отнюдь не управлял – последний подчинялся Политбюро ЦК КПСС, то есть реальному, а не бутафорскому, правительству СССР. В строго секретном Положении о КГБ, утвержденном в 1959 г., говорилось, что он «работает под непосредственным руководством и контролем Центрального Комитета КПСС».

Этот статус принципиально не изменился и поныне. Положение о Федеральной службе безопасности определяет ее как федеральный орган исполнительной власти, однако Правительство РФ лишь «координирует» деятельность ФСБ в части взаимодействия с другими органами исполнительной власти, притом что согласно Конституции (ст. 110) правительство «осуществляет исполнительную власть Российской Федерации». А вот Президент РФ «руководит» деятельностью ФСБ, хотя по Конституции именно его роль ограничивается «обеспечением согласованного функционирования и взаимодействия органов государственной власти», а также необязательным председательствованием на заседаниях правительства. Таким образом, РФ унаследовала обманчивую советскую систему двойного подчинения органов госбезопасности: их реальное начальство, как и в те времена, находится в Кремле и на Старой Площади, а связь с номинальным правительством, имеющим в действительности лишь хозяйственные функции, носит формальный и эфемерный характер.

Следует также добавить, что директор ФСБ назначается на должность Президентом. Ни одна из палат парламента в процессе его назначения не участвует. Этим ситуация в РФ отличается от США, где директор ФБР и директор Национальной разведки назначаются с согласия Сената, и даже от сопредельной Украины, где главу СБУ назначает Верховная Рада.

Из такого положения вещей неизбежно вытекают многие, если не все, трудности гражданского контроля над спецслужбами. Фактически в нашем государстве есть только одно лицо – Президент РФ – перед которым реально отчитывается руководство спецслужбы. Высшие органы исполнительной и законодательной власти начальством для нее не являются. Подотчетность ее комитету по безопасности Государственной Думы носит откровенно фиктивный характер: еще в 2008 г. члены этого комитета даже не имели доступа к государственной тайне, без которого их контроль не мог быть действенным. Трудно предположить, что с тех пор он стал более эффективен. Что же касается прокурорского надзора, то и он имеет довольно узкие пределы: закон о ФСБ прямо говорит, что «сведения … об организации, о тактике, методах и средствах осуществления деятельности органов федеральной службы безопасности в предмет прокурорского надзора не входят». Под это положение можно при желании подвести все что угодно.

Однако смена поколений неотвратима, и она рождает надежду, что в один прекрасный день сегодняшние юбиляры отринут постыдный культ Дзержинского, перестанут именоваться «чекистами» и превратятся наконец в нормальные спецслужбы нормального государства. Именно этого мы им и желаем."