1. Недавно в соцсетях развернулся холивар по поводу старой орфографии (до меня, как обычно, весть дошла с опозданием, и я прибыл к месту сражения, когда оно уже состоялось: вокруг только дымящиеся развалины, груды тел и вопли покалеченных).
Версия Иванова-Петрова насчет отождествления дореволюционной орфографии с клерикализмом не кажется мне убедительной. Хотя у меня все-таки особенная оптика: почти все тексты, напечатанные старой орфографией, которые я читаю – это тексты юридические, насквозь светские, клерикализмом там и не пахнет. Поэтому у меня она ассоциируется, напротив, с европеизмом и торжеством разума, и когда я погружаюсь в текст, напечатанный старой орфографией, у меня на душе спокойно: я знаю, что тут мне не встретится никакой советчины и вообще чего-нибудь, после чего захотелось бы сплюнуть и прополоскать горло. Однако у большинства могут быть другие ассоциации: скорее всего, для них эта орфография ассоциируется вообще с «традиционностью», «устоями» и, быть может, дисциплиной, а эти вещи неприятны тем, кто хоть в какой-то степени придерживается левых взглядов. Но это лишь мое впечатление, которое доказать нельзя.
Мое решение, конечно, было бы либеральным: пусть каждый пишет и печатается как хочет. Я не знаю в точности, обязан ли суд принять исковое заявление, напечатанное старой орфографией, и не обязан ли он, напротив, вернуть его заявителю (или он только вправе сделать это, но не обязан?) – но я дозволил бы свободную конкуренцию обеих орфографий даже и в судах. А что касается книг и статей, то тут и подавно проблемы нет: частные издательства и авторы могут печататься как им заблагорассудится, не делая из орфографии фетиш. В общем, не должно быть принудиловки.
Что до меня лично, то если удастся закончить большой нарратив, посвященный тогдашнему праву, то в принципе я был бы рад издать его в старой орфографии, как вполне конгениальной предмету. Другое дело, что такой перевод потребует издержек и в придачу может отрицательно повлиять на читательское внимание: непривычных еще много, и такой вариант мог бы их отпугнуть. Так что надобно еще крепко подумать…
2. «Сенатора не устраивает что Майдан в Киеве в учебнике назван революцией. Председатель верхней палаты Валентина Матвиенко назвала такую подачу материала провокационной.» https://echo.msk.ru/news/2127168-echo.html
Все-таки бедным советским шизофреникам нельзя не посочувствовать: всё никак они не могут определиться со своим отношением к понятию революции. С одной стороны, рвутся защищать это священное слово от всяческих нечистых на него посягательств: во-первых, потому, что были октябренками, и в советской школе им внушили, что революция – это очень хорошо, прогрессивно, и что «ррррыволюционер» – это звучит гордо; а также потому, что сами они - наследники Октября и вся их легитимность оттуда; не будь той революции, не было бы их у власти. Но вместе с тем они же твердят, что «лимит на революции исчерпан», то есть все дальнейшие революции – это, дескать, уже плохо. Казалось бы, остановитесь на этой последней точке зрения: она, конечно, довольно бессовестная, но зато хотя бы последовательная. Ан нет, что-то мешает... Вот они и мечутся: то ли отрицать за неприятными им событиями право зваться революцией, как в данном случае; то ли все-таки называть их этим именем, но с прибавлением спецификации - «цветная» (как будто цветная революция – это какая-то неправильная революция, а революция хорошая и правильная должна иметь, допустим, черно-белый окрас). Мда, не позавидуешь: трудное у них сложилось положение на словесном фронте!