Любопытно было бы этот перечень «самых страшных режимов» посмотреть. Скажем, три страшных режима – Марии-Терезии, Екатерины Великой и Фридриха Великого – аннексировали куски Польши. Страшные режимы Габсбургов и Валуа бились в Итальянских войнах. Страшный режим королевы Анны, памятной отечественному зрителю по телефильму «Стакан воды», аннексировал Гибралтар (и до сих пор Британия его не возвращает). Не менее ужасный режим Бернадотта, в сговоре с иными империалистическими хищниками, вооруженной рукой присоединил к Швеции Норвегию. Страшный режим Наполеона III аннексировал Ломбардию, а потом выменял ее на Савойю и Ниццу у режима Виктора-Эммануила, тоже довольно страшноватого (он аннексировал кучу всего разного – например, папский Рим и суверенное независимое Королевство обеих Сицилий). Страшный режим коронованного изверга Франца-Иосифа, душителя свобод и мракобеса, аннексировал Боснию и Герцеговину. И т.д. и т.п. В общем, нестрашных режимов по такому счету найдется совсем немного.
Что же касается «достижения консенсуса» в 1945 году, то дело обстояло куда прозаичнее. Консенсус был, так сказать, принудительный, потому что одна половина Европы попала под американскую опеку, другая – под советскую. А под присмотром сверхдержав не забалуешь. Впрочем, разгромленная и опущенная Германия все равно в течение десятилетий умудрялась свои новые восточные границы не признавать, а признала их окончательно только в обмен на согласие сверхдержав позволить ей аннексировать ГДР. (Также разгромленная и опущенная Япония свою новую границу с СССР-РФ до сих пор признавать не хочет, но ничего страшного от этого не происходит).
С распадом СССР освободившиеся от его власти территории с неизбежностью попали под американскую опеку, кроме разве что Белоруссии и Украины, оказавшейся в каком-то межеумочном положении. «Германский» вариант с непризнанием «новых» (то есть в сущности большевистских) границ у Ельцина рассматривался, о чем свидетельствует заявление Вощанова, но был торопливо убран под сукно.
Впоследствии правопреемник и продолжатель СССР, Российская Федерация, несколько окрепнув, неожиданно позволила себе роскошь аннексировать Крым. Исходя из реального соотношения сил, она могла посягнуть и на большее, но не стала этого делать, поскольку ради этого пришлось бы отринуть советское наследие и очень многое внутри себя поменять. Ведь возврат Крыма еще можно легитимировать в рамках традиций «Великого Октября»: в сущности, это было ничем иным, как возвращением к «ленинской норме», к раннесоветским границам и принципам, грубо попранным «волюнтаристом» Хрущевым; возврат совершался под излюбленным ленинским лозунгом «права наций на самоопределение»; этот лозунг имеет отчетливо антиимперский вкус – под этим же соусом Вильсон разваливал Австро-Венгерскую империю, о чем так горько сожалеет либертарианский мыслитель Ханс-Херман Хоппе; однако формальная аннексия Донбасса или Луганска была бы уже выходом за советские флажки, посягательством на большевистское наследие, столь драгоценное неосоветскому режиму РФ – и недаром же этой аннексии не случилось.
Вот, собственно, вся история… Но некоторым стало опять страшно жить – как в каком-нибудь девятнадцатом веке.