Помимо освобождения крестьян в России, где Н.Милютин был главным деятелем, он провел и крестьянскую реформу в Польше. Н.Х.Бунге, профессор экономики и Председатель Комитета министров, идейный преемник Милютина, писал в своих «Загробных заметках», адресованных императору: «Заслуги Н.А.Милютина в деле подавления мятежа не могут быть достаточно оценены. Восстание, побежденное оружием, сопровождалось замирением Польши при помощи внутренних реформ». При этом в вину братьям Милютиным чаще всего ставили как чрезмерный либерализм и антидворянскую тенденцию, так и национализм (да, были времена, когда эти вещи в России соединялись!).
Авторитет Милютина среди «системных либералов» того времени был настолько высок, что даже когда он лишился речи, Государственный Совет все же счел необходимым узнать его мнение относительно введения гминных судов в Ц.Польском: в течение восьми дней А.А.Сабуров общался с Милютиным и по отдельным словам и движениям, выражавшим согласие больного, составил заключение, которое вошло в закон (об этом рассказал в 1916 г. А.Ф.Кони в некрологе Сабурову). Очень характерно начал свое воспоминание другой бывший сотрудник Милютина, сенатор Н.Галкин-Враской: «Благоговея пред памятью Милютина, направлявшего труды Комиссии к известным целям своим высоким умом и пламенным патриотизмом» и т.д. Впрочем, для современных российских либералов «патриотизм» - слово ругательное, так что с Милютиным у них в самом деле ничего общего быть не может.
Даже люди совершенно противоположного («катковского») лагеря признавали исключительные качества Милютина. Главный цензор Империи, сенатор Е.Феоктистов:
«Николай Алексеевич с первого же раза произвел на меня обаятельное впечатление, которое постепенно возрастало по мере того, как я ближе узнавал его. Редко случалось мне встретить человека с таким блестящим умом - беседа с ним была истинным наслаждением. Он отличался … не меньшею нетерпимостью, чем его брат, но не предавался молчаливому раздражению, встречая отпор своим мнениям, а отстаивал их с запальчивостью и страстью. Присутствуя при этих спорах, нельзя было не восхищаться изворотливостью его ума, тонким юмором, уменьем подметить слабые стороны противника.
Легкость, с какой овладевал он любым предметом, была поистине изумительна. Брат его, за исключением вечеров воскресных дней, когда собирались у него приятели и знакомые, покидал свой рабочий стол только для того, чтобы ехать куда-нибудь по службе, он вечно корпел над бумагами, все время его было рассчитано по часам. По сравнению с ним можно было бы предположить, что Николай Алексеевич предавался полнейшему бездействию. К нему приходили в какое угодно время, и он тотчас же отрывался от работы без малейшего признак а неудовольствия; особенно же вечером двери его были открыты для всякого, кто желал его видеть; каждый раз собирался у него довольно многочисленный кружок близких к нему лиц. Такая же простота господствовала у него в доме, как и у его брата, только было там несравненно приятнее благодаря привлекательному характеру хозяина. …Поистине надо было удивляться, когда находил Н. А. Милютин время для занятий, а между тем, приступая к какому-нибудь делу, он тотчас же становился полным его господином. С необычайною быстротой он улавливал в нем все существенное и важное».
Почему Милютин ныне так мало известен – явно меньше, чем Витте и Столыпин, сделавшие куда меньше его и лишь продолжавшие, и к тому же не слишком удачно, его дело? Думаю, тут две причины: пост, который занимал Милютин, был сравнительно невысок (те двое возглавляли правительство, а он формально был лишь исправляющим должность товарища министра внутренних дел); в России очень важно возглавлять, чтобы иметь право окрестить достижение своим именем и присвоить лавры. Во-вторых, те действовали в революционную эпоху, которая привлекает особенное внимание, как и всякая шумная драма. К тому же у него не было личной близости к императору (считается, что Александр не доверял Николаю Милютину, что вроде бы подтверждает и его известное письмо брату Дмитрию, но это странная история: братья были во всем заодно, а Дмитрию царь доверял абсолютно).
Тем не менее, можно быть уверенным, что будь у нас нормальная страна, то Александр Второй был бы у нас увековечен подобно Виктору Эммануилу в Италии, а Николай Милютин – подобно Кавуру. Были бы улицы, площади, библиотеки с их именами… Именно они и были бы признанными «отцами нации». Но в реальности то, что мы имеем – это ПолуСовок и НедоРоссия, где фактическим отцом нации, а потому самым увековеченным в памятниках и названиях лицом является Ульянов-Ленин; главной же скрепой – не правовые институты, которые взращивали реформаторы милютинской школы, а ЧК-ФСБ.